В поисках ветра силы.
Smiles of
the Beyond.
.jpg)
Даль.
Морозным вечером в середине февраля 1986 года я стоял
на набережной возле моста Патона, глядя на солнце,
медленно опускавшееся за силуэт киевских гор на противоположенном
берегу. Воздух был прозрачен, а небо – таким чистым
и бесконечным, каким оно бывает только в морозные
зимние дни. Призрак грядущего лета вдруг посетил меня
и захотелось прямо сейчас оказаться под Бабиной горой,
где над лагуной у замёршего черепахового озера опять
сверкнёт надо мной яркое белоё солнце.
... лисиці, леви, ластівки і люди
зеленої зорі черва і листя...
і небо, що над нами синє і сріблисте...»
|
Не раздумывая долго, я собрал дома в рюкзак кое-какие
вещи и отправился на вокзал. Над путями горели яркие
звезды и свистели локомотивы. Вокзальный шум, мороз,
запах угольной гари... О, муза дальних странствий!
Конечно, можно было бы утром спокойно поехать на автобусе
в Канев, но так не интересно. В данном случае самая
короткая дорога – ещё не самая лучшая и, может быть,
мороз и разные трудности только заострят ту силу,
которая влекла в это путешествие. Поэтому куда романтичнее
поехать прямо сейчас электричкой на Фастов, там подремать
на вокзале, а в 5-45 утра отправится дальше, на Мироновку,
а оттуда на раннем автобусе – в Канев...
Сидя на вокзале в Фастове, я думал о жизни. Ветер
бучацкого посвящения, пронесший через метафизическое
лето 85 года, вел меня дальше и зрело желание радикально
изменить свою жизнь. Не плыть по течению, играя по
правилам, придуманным не мной, а стать хозяином своей
судьбы – разве не этого хотелось многим? В том мире,
мире Пути, я был странником на дорогах Волшебных Гор.
А в этом мире повседневной жизни нужно было ходить
на работу, подчиняться начальнику, платить за квартиру
и т.п. И хотя в те времена страннику, ищущему запредельное,
прожить в нашей стране было гораздо проще, чем в 2000
году, мысль о том, что вся эта рутина будет продолжаться,
казалась мне невыносимой. Так к началу 1986 я созрел
к принятию решения покинуть город и на неопределённое
время переместиться в сельскую местность – год назад
это уже сделал мой давний друг Шкипер, работая на
пристани в селе Григоровка, и вот теперь у меня тоже
появилась такая возможность. Что будет со мной дальше,
я не знал, но настроен был решительно.
В таких размышлениях прошла ночь на вокзале, а морозным
утром я оказался в Каневе. Пройдясь по кривым улочкам,
посыпанным горелым шлаком, я вышел в небольшой парк
возле древнего собора и посидел там, смотря на серебристые
перистые облака, плывущие в небе высоко над головой.
С того места, где я сидел, отрывался вид на гряду
бучацких гор, и глядя на очертания горы Вихи, похожей
отсюда на двуглавую вершину Килиманджаро, я испытал
волнующий трепет перед неведомым будущим.
«...шагнуть в неведомое без страха...» А
хули нам, хіба ми не козаки?
Остановившись в пустующей зимней порой гостинице «Днепр»
и оставив в номере вещи, я отправился пешком через
плотину ГЭС. Идти навстречу солнцу под безбрежным
синим небом, по прямой как стрела дороге – нужно ли
ещё что-либо для полноты счастья? В таком настроении
в душе возникает чувство разомкнутости мира, его открытости
всем сторонам света и всем возможностям жизни.
За плотиной, на левом берегу дорога уходила дальше
на Переяслав. Пройдя несколько километров, я свернул
налево в сосновый лес, где долго ходил по снегу, а
ближе к вечеру вышел на дюну, возвышающуюся на самом
берегу. На её вершине снег уже растаял; в лучах низкого
солнца было тепло и пахло хвоей. Вдали за замерзшим
водохранилищем синели бучацкие горы и над ними садилось
солнце. Льдины на изломе стали желто-зеленоватыми,
каким бывает цвет песков на обрывах, и снег озарился
розовым отсветом вечернего неба.
Когда я вернулся в Канев, солнце уже зашло и зажглась
яркая малиновая заря. Зайдя в магазин, я купил на
ужин печенья и пачку чая. Холодало, мороз пробирал
через теплую одежду, и ночью снова можно было ждать
температуру ниже двадцати градусов. Войдя в номер
гостинцы и не зажигая света, я прошел к столу – из
окна проникал свет фонарей, а в черном небе были хорошо
видны яркие звезды, дрожащие и переливающиеся морозной
ночью. Не хотелось нарушать это зрелище и я в темноте
нашел кипятильник, кружку и сделал себе чай.
А звезды мерцали за стеклом и Орион всё так же,
как и много лет назад, шагал куда-то в неведомое будущее...
Шагнуть в неведомое без страха… туда, в эту свободу
от известного…Если не сейчас, то когда же ещё?
На другой день на автобусе я поехал в Григоровку,
где долго бродил по заснеженному льду. Полуденное
солнце в феврале было ярким, а над головой простирался
высокий синий купол холодного неба, тёмного как небо
Памира, и ослепительный свет сверкал над беспредельной
ледяной равниной. Плотный снег с волнообразной рябью,
выдутой на нём ветром, вспыхивал под солнцем алмазными
блёстками, а на горизонте был хорошо виден белый от
снега склон Бабиной горы. Туда меня влекла моя мечта.
Но не сегодня…
Вытоптав ямку, я сел в снег лицом к солнцу и нагрел
на портативном примусе немного чаю, закусив его смерзшимся
хлебом. Тем временем начало вечереть и стал чувствоваться
мороз. Снег взвизгивал под ногами, а разгорающаяся
заря была низкой и яркой – к холоду. Одна за другой
начинали разгораться звёзды, льдистые, колючие и крупные,
как рассыпанный горох. Пора было возвращаться в Канев.
Наконец прибыл автобус. Пассажиров оказалось всего
пять человек – закутанные по самые глаза сельские
бабы, ведущие, как обычно, таинственные разговоры,
всегда поражавшие меня своей загадочностью – про каких-то
«собачат», про «Пучечку» и о том как в Трощине «народилося
щеня на трьох ногах з курячим дзьобом». Диалоги в
театре абсурда... заклинания первобытного сельского
шаманизма.
Сев у передней двери «пазика», я боком прижался к
тёплому мотору, поглубже надвинув на лицо шапку и
подняв воротник ватника, чтобы не привлекать внимание
местных жителей и избежать участия в ненужных разговорах.
Автобус долго ехал по скользкой и скрипящей от мороза
дороге, иногда фары освещали огромные сугробы такой
же высоты, как и сам автобус – дорогу, ведущую через
леса и долины временами приходилось расчищать от снега
бульдозером.
Над чёрными и неразличимыми в ночи горами переливались
всеми цветами радуги фантастического вида звёзды,
я дремал возле мотора и скоро вошёл в некий транс,
как будто выкурил неслабый косяк. Хотелось, чтобы
эта ночь не заканчивалась, чтобы всё бежала и бежала
под колеса белая снежная дорога и раскачивались за
окном мерцающие звезды, ведя свой танец, в котором
участвовала и моя душа, забывая о себе и становясь
одним из призрачных звездных лучей, ткущим над миром
свой узор – Weltinnenraum... Альфа и Омега,
начало и конец всего.
Пока мы доехали до Канева, настала полная ночь. На
небе пылали яркие звёзды; где-то выли псы, пахло дымом
и пекущимся хлебом. А над каневским яром Дунаец опять
висел яркий Орион. Куда идет он из года в год, из
века в век?
В такую февральскую ночь приятно было с мороза подняться
к себе в номер гостиницы, сесть за стол и, не зажигая
свет, смотреть в ночь за окном, на яркую звезду, повисшую
над городом, над далёким каневским лесом, над Марьиной
горой с её геодезическим маяком, над заснеженными
ярами... Казалось, что в этом мгновении собралась
в одну точку вся прожитая жизнь и весь мир волшебных
гор, в котором разворачивается мой путь... В эту ночь
в Каневе неведомость будущего опьяняла и звала как
никогда, обещая что-то удивительное и необыкновенное.
Я верил, что этот зов не обманет, и так оно потом
и сбылось. Призрачные горы и Weltinnenraum
подарили мне даже больше, чем я хотел и о чём мечтал
в ту ночь, но это было впереди... А в ту ночь я сидел
перед окном 206 номера каневской гостиницы «Днепр»
под репродукцией известной картины «Незнакомка», и
мысль моя уносилась к невидимым в ночи бучацким горам,
где через несколько лет меня ожидали дары силы, о
которых я в феврале 1986-го даже не предполагал.
Утром на том же автобусе я опять приехал в Григоровку.
Было 23 градуса мороза, за Днепром занимался красный
рассвет, медленно гасли звёзды. Над волнистой грядой
бучацких гор клонилась огромная жёлтая луна.
Когда я вышел на лёд, под северо-восточный ветер,
от холода захватило дух. Вспомнился рассказ Валеры
про Ахилла – куда ты, блин, идёшь? Там же ничего нет,
одна пустота... Днем солнце, ночью звезды... и всё...
Пропадёшь, ей богу пропадешь... «Так надо» – повторил
я про себя слова Ахилла, замотал лицо шарфом, завязал
меховую шапку и повернул в сторону Бабиной горы. Снега
на льду было немного, он хорошо слежался и я шел по
снежной равнине, отбрасывая длинную тень в первых
лучах солнца.
Когда солнце поднялось выше, стало немного теплее
и напротив устья одного из лесных бучацких яров, возле
Роженой криниці, я решил сделать привал на льду. После
восхода солнца прошло уже пять часов, и хотя оно было
слишком низким, чтобы на самом деле согревать, всё
же стало уютнее. Сев спиной к ветру в снег, я вынул
примус, встряхнул его, проверив есть ли там ещё бензин,
и начал разжигать огонь, чтобы растопить снег. Рукавицы
пришлось снять и руки сильно мёрзли, но я вспоминал,
как не раз пользовался этим примусом в снегах Памира,
и наконец замерзший примус немного прогрелся и загудел.
У меня была с собой большая алюминиевая кружка, которой
прошлым летом пользовался Волохан, и в ней я растопил
на примусе снег, заварил чай, насыпал побольше сахара
и вынул из рюкзака кусок закаменевшего от мороза хлеба.
От горячего чая сразу стало веселее и разогревшаяся
кровь быстрее побежала по жилам.
А небо на западе над горами, ещё утром бывшее кристально-чистым,
утратило прозрачность. По нему поползли волокна высоких
облаков и среди них серебристой стрелой медленно чертил
свой след самолёт. Сидя на снегу в этом мире белого
безмолвия, слушая звук самолёта и глядя на небо над
заснеженными лесами и горами, я ждал.
И вот, наконец пришло знакомое чувство, ради которого
я и предпринимал своё путешествие – как будто в одно
мгновенье всё остановилось, небо стало огромным и
какая-то бесконечная даль открылась в нём. В этой
дали было абсолютно всё, что только можно представить,
но эта сумма всего была так сплавлена в этом бесформенном
переживании, что её трудно описать словами. Оставалось
только сидеть в снегу, поджав под себя ноги и, забыв
о холоде, смотреть на юго-запад в тёмное утреннее
небо над горами, погружаясь в эту захватывающую даль
безбрежности небес.
Да, это ОНО. То самое.
Что же это за бесконечная даль, открывающаяся за чем
угодно – за мглистым небом, за грядой гор, за запахами,
приносимыми ветром – за всем, что есть на свете? Поистине,
она – во всех вещах, но ни одной из этих вещей не
является.
Есть ли во всём сущем что-либо более изначальное,
чем эта Даль?...
24
25
26
27
28
29
30
31
32