В поисках ветра силы.
«Время – солнечный сок».
В конце 1982 года, 31 декабря, мы снова встретились
в Трахтемирове с Виктором, а потом неожиданно приехал
Валера К. с женой. С Валерой я познакомился в прошлом
году – мне позвонила моя подруга Марина и сказала,
что со мной хочет поговорить интересный парень; Валере
же она сказала, что сейчас трубку возьмет «дядько»,
который якобы может абсолютно все. Валера меня хорошо
срезал, спросив по телефону, могу ли я ему достать
личинок мух определённого вида (последовало латинское
название). Личинок мух я, конечно же, достать не мог.
Валера окончил биологический факультет Киевского университета
и был направлен на работу в Каневский заповедник,
где прожил несколько лет. Там в его душу, надо полагать,
и вошло то «нечто», которое роднит его со мной.
Средь холмов стихнет ветер в ночи
И по непроходимой дороге
Дождь придет и в окно постучит,
И дождется тебя на пороге.
Спотыкаясь нашаришь штаны,
Плащ накинешь и выйдешь из хаты
Под покров проливной тишины
И под осыпи груши горбатой.
Он прильнет своей мокрой щекой
К твоей выжженной солнцем щетине
И заметит, что ты не такой,
Спросит, как твое новое имя...
|
Работая в заповеднике, Валера специализировался
по изучению мух, точнее, какой-то одной специфической
и редкой их разновидности. Он рассказывал, что когда
проходил по дорогам через села с рюкзаком и сачком
для ловли насекомых, местные жители глумливо окликали
его: «Хлопець, та де ж твоя риба?», а какая-то баба
в Григоровке приняла его за шпиона, разбрасывающего
«американських жукiв» на огороды. Охота за насекомыми
играла для него ту же роль, что для меня странствия
с рюкзаком по берегу в поиске окаменелостей для причастности
к тем древним морям, которые давно уже высохли в своих
берегах, стали зелеными песками обрывов, и прибой
их если и шумит где-то, то разве что в глубине моего
воображения. И сбор окаменелостей, и охота за насекомыми
– это был повод для какого-то иного способа бытия:
уехать на из города и путешествовать по дорогам.
Потом Валера не раз бывал в трахтемировском доме;
ел у костра печеную картошку и, подобно другим странникам,
оставил на белой стене хаты свой автограф – В. О.
К.
«...Мы прорастаем где-нибудь
долгим воспоминанием имени
разных тысячелетий
рассеянные каплями крови
маковой и васильковой
мы прорастаем где-нибудь
под утренним бризом времени
ненастоящим летом...» |
Его стихи часто всплывали в моей памяти на дорогах
странствий («куда нам деваться, когда окончится лето?»).
Мы злые побеги времени
люди-чертополохи
под ветром с пивною пеною
ветром великой эпохи... |
Валера дружил с Наташей Т. и они первые дошли до первоистока
Темного Яра – того истока, который всегда поражал
мое воображение своей загадкой, скрытой за крутыми
темными горами и обрывами, пока я просто однажды не
одел сапоги и не отправился сам вверх по Яру к его
началу – туда, где обитали духи этих гор.
Когда лето закончилось, Валера последовал дальше своим
путем, а я мрачной осенью часто смотрел на автограф
на стене и завидовал ему – он пришел сюда сияющим
голубым летом и ушел дальше; для него этот дом на
горе над Днепром у ясеня был частью чего-то ещё, иной
жизни со своими интересами; только яркое пятно в памяти.
Я же оказался в плену этих гор, в плену Темного Яра
и сумрачного декабря.
Мы входим в лето глубже и глубже
чувствуя скользкое серое дно... |
А тогда, новогодним вечером мы с Виктором пришли из
заметенных снегами яров. В хате уже сидели Валера
и Лена, его жена; было тепло, горели свечи, на столе
стояло шампанское...
И космос шуршит
и снежинки о наст шелестят.
Там в хате горит керосинка и Витька
Уснул сняв очки на нестынущей печке
И Сашка величественный и прозрачный
Вернулся с мороза и не раздеваясь уснул
И мне бы уснуть, в наползающей тени
Оконной крест-накрест зачеркнутой рамы...
Там, в хате, куда по ночам всё стучится
Мой дождь и по прежнему время
Течёт по отдельному руслу
И каждый из нас иногда приезжает оттуда.
Ты знаешь: я адрес сменил уже дважды и умер...
...найдешь ли меня в этом городе мрака?
Но все же
Найди. Я прошу: отыщи. Я всё тот же...
|
Сняв валенки и ватные штаны, мы сидели у горячей
печи, сложенной Шкипером из глыб камня-песчаника,
добытого на берегу Днепра, смотрели на яркий свет
керосиновой лампы, пили шампанское и ели сыр, а Валера
читал свои стихи.
Где дом, с которым разлучен,
Где ворот черного колодца
И цинк ведра, который в нем
Как колокол, качаясь, бьется... |
В печи потрескивали дубовые дрова, добытые из обломков
старых хат.
Спи, ветер! Твоего плеча
пока не оцарапал Черный Луч печали...
Спи, ветер, погаси свою печаль,
укрой слоистым облаком Звезду... |
А за черным окном – морозная ночь, яркая звезда
и луна над горами...
Мы входим в лето глубже и глубже
чувствуя скользкое серое дно
такое предчувствие, будто светлое лето
подернуто серой волной...
Теплый липовый сок
зыбкий скользкий восток
уплывем-уплывем, ветер солнечный сок
по единственной из сотен тропок дождя
опадает скорбя время
утренний бриз тихо плачет по нас
на горе зверобой голубой-голубой
в этот призрачный час
ветер острый несет раскаленный песок,
уплывем-уплывем...
время солнечный сок...
|
Говорят, что Валера появлялся в Трахтемирове летом
следующего года и жил там некоторое время в заброшенной
хате около дороги. Я же его с тех пор больше не видел,
но строки его стихов снова и снова всплывают из памяти.
Прочерчивая круги в черноте
пером касаясь сажевых скрижалей
невольно вырезая вязь печали
дар истины вручая пустоте
звезду снабжая признаком и свойством
земным телам даруя слова тень
земная женщина, известная лишь тем
что знает каждый запах беспокойства
идет, ступает кончиком крыла
касаясь, сознавая вкус излета
неся крестом последнего полета
в последнем взмахе – острый блик тепла. |
Лишь недавно я случайно узнал, что мы с Валерой держим
вэбсайты на одном и том же американском сервере Crosswinds.
Так, спустя два десятилетия наши души снова встретились
в гипертекстовом пространстве Интернета.
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12